Хроники заводной птицы — Мураками Харуки. Харуки мураками - хроники заводной птицы
Книга первая.
Сорока-воровка.
Июнь-июль 1984 г.
1. Заводная Птица во вторник
.
Шесть пальцев и четыре груди
Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки-воровки» Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти.
Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились, и Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к музыкальному апогею. Впрочем, пришлось сдаться: кто-нибудь из приятелей мог предлагать работу. Я убавил огонь на плите, зашел в гостиную и снял трубку.
- Удели мне десять минут, - сказала трубка женским голосом.
На голоса у меня память неплохая, но этот был незнаком.
- Извините? Кого вам нужно? - вежливо осведомился я.
- Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга. - Голос звучал низко, мягко - и в то же время тускло.
- Понять друг друга?
- Я имею в виду чувства.
Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю - из кастрюли валил пар. Аббадо продолжал командовать «Сорокой-воровкой».
- Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить позже?
- Спагетти?! - изумленно проговорила женщина. - Ты в пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
- Ну, тебя это не касается. - Я слегка обозлился и перешел на «ты». - Когда хочу - тогда и завтракаю.
- Пожалуй, верно. Хорошо, перезвоню, - сказала она. Прозвучало невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.
- Минуточку, - сказал я, не дав ей положить трубку. - Если ты что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу без работы, и мне не до покупок.
- Не беспокойся. Я знаю.
- Знаешь? Что ты знаешь?
- Что ты без работы. Мне это известно. Беги скорее, доваривай свои драгоценные спагетти.
- Послушай! Ты вообще… - Связь оборвалась на полуслове - как-то слишком резко.
Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку, пока не вспомнил про спагетти. Вернувшись на кухню, выключил газ и вывалил содержимое кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились, но это не смертельно. Я стал есть - и думать.
Понять друг друга? - повторял я, поглощая спагетти. Понять чувства друг друга за десять минут? О чем она? Может, просто кто-то решил пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В любом случае это не ко мне.
Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной книжкой, время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге за десять минут? Подумать только: женщина, похоже, была чертовски уверена в этих десяти минутах - ведь это первым слетело у нее с языка. Будто девять минут - слишком мало, а одиннадцать - уже чересчур. Какая точность! Похоже на спагетти.
Читать расхотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту я строго разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны воротничка (№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда один и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли складок, и развесил рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в шкаф вместе с гладильной доской, в голове прояснилось.
Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина, скажу, что глажу, и на этом конец.
Но это была Кумико.
1. Заводная Птица во вторник
Шесть пальцев и четыре груди
Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки-воровки» Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти.
Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились, и Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к музыкальному апогею. Впрочем, пришлось сдаться: кто-нибудь из приятелей мог предлагать работу. Я убавил огонь на плите, зашел в гостиную и снял трубку.
- Удели мне десять минут, - сказала трубка женским голосом.
На голоса у меня память неплохая, но этот был незнаком.
- Извините? Кого вам нужно? - вежливо осведомился я.
- Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга. - Голос звучал низко, мягко - и в то же время тускло.
- Понять друг друга?
- Я имею в виду чувства.
Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю - из кастрюли валил пар. Аббадо продолжал командовать «Сорокой-воровкой».
- Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить позже?
- Спагетти?! - изумленно проговорила женщина. - Ты в пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
- Ну, тебя это не касается. - Я слегка обозлился и перешел на «ты». - Когда хочу - тогда и завтракаю.
- Пожалуй, верно. Хорошо, перезвоню, - сказала она. Прозвучало невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.
- Минуточку, - сказал я, не дав ей положить трубку. - Если ты что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу без работы, и мне не до покупок.
- Не беспокойся. Я знаю.
- Знаешь? Что ты знаешь?
- Что ты без работы. Мне это известно. Беги скорее, доваривай свои драгоценные спагетти.
- Послушай! Ты вообще… - Связь оборвалась на полуслове - как-то слишком резко.
Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку, пока не вспомнил про спагетти. Вернувшись на кухню, выключил газ и вывалил содержимое кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились, но это не смертельно. Я стал есть - и думать.
Понять друг друга? - повторял я, поглощая спагетти. Понять чувства друг друга за десять минут? О чем она? Может, просто кто-то решил пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В любом случае это не ко мне.
Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной книжкой, время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге за десять минут? Подумать только: женщина, похоже, была чертовски уверена в этих десяти минутах - ведь это первым слетело у нее с языка. Будто девять минут - слишком мало, а одиннадцать - уже чересчур. Какая точность! Похоже на спагетти.
Читать расхотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту я строго разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны воротничка (№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда один и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли складок, и развесил рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в шкаф вместе с гладильной доской, в голове прояснилось.
Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина, скажу, что глажу, и на этом конец.
Но это была Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
- Как дела? - спросила она.
- Прекрасно.
- Чем занимаешься?
- Вот гладить закончил.
- Что-нибудь не так? - В ее голосе слышалось чуть заметное напряжение: она знала, в каком состоянии я обычно принимаюсь гладить.
- Да нет. Просто выгладил несколько рубашек. - Я уселся на стул и переложил трубку в другую руку. - Чего звонишь?
- Ты стихи умеешь писать?
- Стихи? - удивился я и подумал: стихи? Какие еще стихи?
- У меня знакомая в одном журнале… Это журнал для девушек. Им нужен человек - отбирать и править стихи, которые присылают в редакцию читательницы. Еще он должен каждый месяц писать короткое стихотворение на титул. За такую ерунду неплохо платят. И занят, конечно, не весь день. Могут подбрасывать еще что-нибудь на редактуру, если…
- Ерунда? - перебил ее я. - Погоди-ка. Мне нужно что-нибудь юридическое. С чего ты взяла, что я умею править стихи?
- Я думала, ты что-то писал, когда учился в школе.
- Писал, конечно. В стенгазету - какой класс выиграл в футбол или как физик свалился с лестницы и попал в больницу. В общем, всякую фигню. Но не стихи. Я не умею писать стихи.
- Но я ведь не о настоящих стихах говорю. Какие-нибудь бредни для школьниц. Никто не требует, чтоб они вошли в литературу. Ты их сможешь сочинять с закрытыми глазами. Понятно?
- Послушай! Я просто не умею писать стихи - ни с открытыми глазами, ни с закрытыми. Никогда этим не занимался и не собираюсь, - отрезал я.
- Ладно, - вздохнула жена. - Но ведь по юридической части работу найти трудно.
- Знаю. Потому я и раскинул щупальца во все стороны. Скоро кто-нибудь должен ответить. Если не получится, снова буду соображать.
- Ну, как знаешь. Кстати, какой сегодня день?
Я задумался.
- Вторник?
- Тогда, может, сходишь в банк - заплатишь за газ и телефон?
- Схожу. Все равно идти надо. Собирался купить что-нибудь к ужину.
- Что хочешь готовить?
- Еще не знаю. В магазине что-нибудь придумаю.
- Ты подумай хорошенько, - сказала она серьезно. - Нечего так уж торопиться с работой.
Таких слов я никак не ожидал.
- Это почему? - Что сегодня за день такой? Все женщины мира взялись удивлять меня по телефону? - Страховка по безработице рано или поздно кончится. Не могу же я всю жизнь сидеть без дела.
- Правильно, но мне же повысили зарплату плюс разные подработки, сбережения… Вполне проживем, если не будем транжирить. Тебе надоело сидеть дома и заниматься хозяйством? Тебе не нравится?
- Не знаю, - честно ответил я. Я на самом деле не знал.
- Тогда сядь и как следует подумай, - сказала жена. - Кстати, кот вернулся?
Кот. Я совсем забыл про кота.
- Нет. Пока.
- Может, поищешь? Его уже неделю как нет.
Я уклончиво промычал и снова переложил трубку в другую руку.
- Почти наверняка шляется где-нибудь у пустого дома в конце дорожки. Там, где во дворе птица стоит. Я его там несколько раз видела.
- На дорожке? Когда это ты туда ходила? Раньше ты не говорила…
- Ой-ой! Надо бежать. Много работы. Не забудь про кота.
Раздались короткие гудки. Я снова посмотрел на трубку и положил ее на рычаг.
Интересно, зачем Кумико туда понесло? Наш дом от дорожки отгораживала стена из бетонных блоков. Лазить через нее не было никакого смысла.
Я сходил на кухню за водой, вышел на веранду - посмотреть, осталась ли в кошачьей миске еда. Кучка сардин лежала нетронутой с прошлого вечера. Кот не приходил. Я стоял на веранде и глядел на наш маленький сад в лучах раннего лета. Садик не из тех, что успокаивают душу. Солнце задерживалось там совсем ненадолго, поэтому земля всегда была черной и влажной. Из растений в углу водились лишь два-три кустика блеклых гортензий, а я не очень люблю эти цветы. По соседству торчало несколько деревьев, и оттуда раздавался механический крик какой-то птицы, напоминавший скрежет заводимой пружины. Бог знает, что это была за птица и как она выглядела, но Кумико прозвала ее Заводной Птицей. Каждый день Заводная Птица прилетала сюда и заводила пружину нашего тихого мирка.
Нужно было идти искать кота. Я всегда любил этих животных - и нашего кота тоже. Но коты живут своей, кошачьей жизнью и притом весьма неглупы. Если кот пропал, значит, решил куда-то наведаться. Устанет, есть захочет и вернется домой. И все же надо пойти поискать его, чтобы Кумико была довольна. Все равно заняться больше нечем.
В начале апреля я ушел из юридической фирмы, где проработал довольно долго. Без особых причин - просто взял и ушел. Нельзя сказать, что работа мне не нравилась. Так, ничего особенного, но платили хорошо, и коллектив нормальный.
По правде сказать, в конторе я исполнял роль профессионального мальчика на побегушках. Получалось, по-моему, здорово. Надо сказать, у меня настоящий талант для выполнения практических обязанностей. Я схватываю все на лету, действую энергично, никогда не жалуюсь. Кроме того, я - реалист. Вот почему, когда я объявил, что хочу уйти, старший компаньон (это было адвокатское бюро типа «Отец и Сын», и он им управлял) даже предложил мне небольшую прибавку к жалованью.
Но я все-таки уволился - и не потому, что у меня были какие-то особые надежды или планы. Меньше всего мне хотелось, к примеру, снова запереться дома и готовиться к экзамену в коллегию адвокатов. Но оставаться в конторе и продолжать заниматься тем, чем занимался, я тоже не хотел. Если увольняться, то сейчас, решил я. Останься я на месте, это было бы на всю жизнь. В конце концов, мне уже тридцать.
За ужином я сказал Кумико, что собираюсь уйти с работы.
- Ясно, - только и ответила она и на какое-то время замолчала, хотя ясно совсем ничего не было.
Я тоже помалкивал, пока Кумико не добавила:
- Если ты решил уволиться, значит, так и надо. Это твоя жизнь, и можешь поступать так, как тебе хочется. - Сказав это, она стала выбирать палочками кости из рыбы и складывать их на край тарелки.
Жена прилично зарабатывала в журнале о здоровом питании, где была редактором. Кроме того, друзья из других журналов время от времени подбрасывали ей заказы по оформлению - тоже совсем не лишний доход. (В колледже она занималась дизайном и мечтала стать свободным художником-иллюстратором.) Вдобавок, уйди я из фирмы, у меня тоже какое-то время оставались бы деньги из страховки по безработице. То есть, даже если бы я сидел дома на хозяйстве, нам все равно хватило бы на еду, химчистку и другие траты, и наша жизнь мало бы изменилась.
Так я бросил работу.
Я загружал в холодильник купленные продукты, когда раздался звонок. На этот раз аппарат трезвонил нетерпеливо и раздраженно. Я как раз открывал пластиковую упаковку тофу . Положил ее на стол, зашел в гостиную и снял трубку.
- Ну как? Доел спагетти? - сказала женщина.
- Доел. Но сейчас мне надо идти искать кота.
- Десять минут подождет, я уверена. Это не спагетти варить.
Я почему-то не мог прервать разговор - что-то в голосе женщины меня притягивало.
- Ну, хорошо. Но только десять минут.
- Теперь мы сможем понять друг друга, - тихо произнесла она. Я почувствовал, как она удобнее устроилась на стуле и положила ногу на ногу.
- Интересно, - сказал я, - почему именно десять минут?
- Десять минут… это может оказаться дольше, чем ты думаешь.
- Ты уверена, что мы знакомы?
- Конечно. Мы много раз встречались.
- Когда? Где?
- Неважно. Если в это углубляться, десяти минут не хватит. Важно время, в котором мы сейчас. Настоящее. Ты не согласен?
- Может, и так. Но я хотел бы убедиться, что ты меня знаешь.
- Какие доказательства тебе нужны?
- Например, сколько мне лет?
- Тридцать, - сразу отозвалась она. - Тридцать лет и два месяца. Хватит?
Поразительно - она действительно меня знает, но я совершенно не помню ее голоса.
- Теперь твоя очередь, - произнесла она вкрадчиво. - Попробуй вообразить меня. По голосу. Представь, какая я. Сколько мне лет. Где я сейчас. Как одета. Ну, давай?
- Понятия не имею.
- Давай же. Напрягись.
Я взглянул на часы. Прошла только минута и пять секунд.
- Абсолютно не представляю, - снова сказал я.
- Давай, я тебе помогу. Я - в постели. Только что из душа, и на мне ничего нет.
Блеск! Секс по телефону.
- Или ты предпочитаешь, чтобы я что-нибудь надела? Кружева? Или чулки? На тебя это подействует?
- Да какая мне разница? Делай что хочешь. Можешь надеть что-нибудь, а хочешь - валяй голышом. Извини, но такие телефонные игры меня не интересуют. У меня масса дел и…
- Десять минут. Ты же не умрешь, если потратишь на меня десять минут? Только ответь на мой вопрос: ты хочешь, чтобы я была голая, или мне что-нибудь надеть? У меня много разных вещей. Черное кружевное белье…
- Давай голышом. Согласен. - Прошло четыре минуты.
- Волосы у меня на лобке еще мокрые, - продолжала она. - Я еще не обсохла как следует. О-о! Как у меня там влажно! Тепло и очень влажно. Волоски такие мягкие. Черные и изумительно мягкие. Хочешь погладить?
- Послушай, ты, конечно, извини, но…
- И ниже. Еще ниже. Там тоже тепло - совсем как подогретый крем. Очень тепло. М-м-м. В какой я сейчас позе, как ты думаешь? Правое колено приподнято, левая нога в сторону. Как стрелки часов, когда показывают десять ноль пять.
По ее голосу я понимал, что она не притворятся. Она действительно раскинула ноги на 10.05; ее влагалище было мягким и сочным.
- Потрогай губки. М-е-едленно. А теперь раскрой их. Вот так. М-е-едленно, м-е-едлен-н-но. Пусть твои пальцы ласкают их. Вот так! О-о-очень медленно. А теперь коснись другой рукой моей левой груди. Поиграй с ней. Поласкай. Веди руку выше. Сожми легонько сосок. Еще раз. Еще. И еще. Я сейчас кончу.
Ни слова не говоря, я положил трубку. Вытянувшись на диване, уставился на часы и глубоко вздохнул. Разговор занял минут пять-шесть.
Через десять минут телефон зазвонил снова, но я не притронулся к трубке. Прозвонив пятнадцать раз, аппарат смолк, и в комнате наступила глубокая, холодная тишина.
Без чего-то два я перелез через стену в нашем дворе и оказался на дорожке. Мы так называли ее, хотя это не была дорожка в прямом смысле. Наверное, нет слова, которым можно обозначить, что это такое. К дорогам оно точно не имеет отношения: у дороги есть начало и конец, она приведет вас куда надо, если вы по ней пойдете. А у нашей дорожки не было ни начала, ни конца, ни входа, ни выхода. С обеих сторон она заканчивалась тупиками. Но даже тупиком ее нельзя было назвать: у тупика имеется хотя бы вход. Соседи для удобства называли ее просто дорожкой. Длиною метров в триста, она разделяла задние дворы стоявших вдоль нее домов. Шириной около метра, а в нескольких местах вообще завалена хламом и перегорожена заборами.
Мой дядя, почти задаром сдавший нам этот дом, рассказывал, что когда-то дорожка имела два конца и служила переулком, соединявшим улицы. Но в годы экономического бума на свободных участках выросли новые дома и стиснули этот проход так, что он превратился в неширокую дорожку. Людям не нравилось, что посторонние ходят прямо у них под окнами или на заднем дворе, поэтому один конец скоро заблокировали или, скорее, перегородили скромным заборчиком. А через какое-то время некий житель решил расширить свой сад и наглухо запечатал этот конец стеной из блоков. Как будто в ответ, на другом конце вырос барьер из колючей проволоки, через который не могли пробраться даже собаки. Соседи не жаловались - уже никто не пользовался этим проходом, и они радовались, что появилась дополнительная защита от злоумышленников. В конце концов, проходом, напоминавшим заброшенный канал, перестали пользоваться, и он превратился в ничейную полосу между двумя рядами домов. В разросшихся сорняках свою клейкую паутину развесили пауки.
И что это вдруг жена туда зачастила? Я сам наведывался на эту дорожку от силы раза два, да и Кумико пауков боялась. Но какого черта? Если она сказала, что надо поискать кота на дорожке, значит, надо идти. В любом случае гораздо лучше прогуляться, чем сидеть дома и ждать, когда зазвонит телефон.
Яркое солнце первых дней лета испещрило дорожку темными пятнами теней от распростертых над головой ветвей, замерших в полном безветрии. Казалось, теням суждено навеки впечататься в дорожку. Сюда не проникал ни один звук. Чудилось, что я слышу, как под лучами солнца дышат травинки. По небу дрейфовала кучка мелких облаков. Их четкие и аккуратные контуры напоминали облака со средневековых гравюр. Мир вокруг воспринимался с такой пугающей ясностью, что мое собственное тело казалось зыбким, безграничным, текучим. И очень горячим.
На мне была футболка, тонкие брюки и теннисные тапочки, но я чувствовал, как на солнцепеке под мышками и на груди выступил пот. Как раз в то утро я достал футболку и брюки из коробки с летними вещами, поэтому в нос еще бил резкий запах нафталина.
Соседские дома четко делились на две категории: более старые и построенные не так давно. Новые, как правило, были меньше, их участки - скромнее. Концы длинных палок, на которых сушилось белье, торчали поперек дорожки, и временами мне приходилось прокладывать себе дорогу через завесы полотенец, рубашек и простыней. Откуда-то отчетливо слышались звуки телевизора, где-то спускали в туалете воду, пахло карри.
Старые дома, напротив, почти не подавали признаков жизни. От дорожки их отделяли живые изгороди из ухоженных кустарников, словно ставни, сквозь которые виднелись причесанные сады. В углу одного сада стояла бурая и высохшая новогодняя елка. Другой участок превратили в свалку всех мыслимых игрушек: похоже, их оставили несколько поколений детей. Там валялись трехколесные велосипеды и накидные кольца, пластмассовые мечи и резиновые мячики, куклы-черепашки и маленькие бейсбольные биты. В третьем саду висело баскетбольное кольцо, в четвертом на газоне стояли замечательные дачные стулья и керамический столик. Стулья, первоначально белого цвета, были покрыты таким слоем грязи, будто ими не пользовались несколько месяцев, а может быть, и лет. К столу прилипли лиловые лепестки магнолии.
Сквозь одну стеклянную дверь в алюминиевой раме хорошо просматривалась обстановка комнаты. Кожаный диван и кресла, большой телевизор, буфет (на котором расположились аквариум с тропическими рыбками и два каких-то кубка) и торшер. Комната выглядела декорацией к телеспектаклю. Еще в одном саду стояла огромная собачья конура с дверцей настежь - собаки в ней не было. Металлическая сетка на дверце вздулась, будто обитатель конуры несколько месяцев наваливался на нее изнутри всем телом.
Пустой дом, о котором говорила Кумико, стоял как раз за участком с конурой. Что там никто не живет - причем уже довольно давно, - было видно сразу. Сравнительно новое двухэтажное здание, однако закрытые деревянные ставни сильно обветшали, а металлические наличники окон второго этажа покрылись ржавчиной. В аккуратном садике действительно стояла каменная статуя птицы. Она возвышалась на величественном постаменте, окруженная буйными сорняками. Длинные ветки золотарника почти касались ее ног. Птица - я понятия не имел, к какому виду пернатых она относилась, - расправила крылья, будто хотела поскорее вырваться из этого малоприятного местечка. Кроме статуи, никаких украшений в саду не было. У стены дома один на другом громоздились несколько видавших виды пластмассовых стульев. Рядом неестественно яркими красными цветами распустился куст азалии. Все остальное пространство в этой картине занимали сорняки.
Я оперся о сетку забора, доходившего мне до груди, и некоторое время рассматривал сад. Райское, наверное, место для кошек, но их тут что-то не видно. Сцену оживляло только монотонное воркование одинокого голубя, сидевшего на телевизионной антенне. Тень от каменной птицы, разломившись пополам, лежала на зелени вокруг статуи.
Я достал из кармана лимонную карамельку и, развернув, бросил ее в рот. Уволившись, я бросил курить и вот теперь вместо сигарет не расставался с пачкой лимонных карамелек. Жена предупреждала, что я могу испортить себе зубы, но обойтись без карамелек я не мог. Пока я разглядывал сад, голубь на антенне ворковал без остановки - он походил на клерка, штампующего номера на стопке счетов. Не знаю, сколько я простоял там, но помню, что выплюнул карамельку на землю, почувствовав, как она, наполовину растворившись, наполнила рот липкой сладостью. Затем опять перевел взгляд на тень каменной птицы - и только теперь сообразил, что кто-то меня зовет.
Я обернулся и в саду напротив увидел девчонку. Маленького роста, волосы собраны в конский хвост. На ней были темные очки в янтарного цвета оправе и светло-голубая майка без рукавов. Хотя сезон дождей еще не кончился, на тонких руках девчонки лежал приятный мягкий загар. Одну руку она засунула в карман шорт, а другой опиралась на бамбуковую калитку, которая была ей по пояс. Между нами было не больше метра.
- Жарко, - сказала девчонка.
- Да, жарковато, - отозвался я.
Краткий обмен мнениями состоялся, а она все стояла и смотрела на меня. Затем достала из кармана пачку «Хоупа», вынула сигарету и зажала ее во рту. Верхняя губка у нее была чуть приподнята. Девчонка привычно чиркнула спичкой, закурила и наклонила голову. Из-под волос показалось гладкое ухо великолепной формы - словно только что вылепленное. По его тонким краям серебрился нежный пушок.
Она бросила спичку на землю и, вытянув губы, выдохнула дым. Затем повернулась так, словно вспомнила о моем присутствии. За темными зеркальными стеклами ее глаз не было видно.
- Вы где-то здесь живете? - спросила она.
- Угу. - Я собирался поворачивать домой, но, пробираясь сюда, совершил столько маневров, что перестал ориентироваться. Придется выбираться наугад. - Ищу нашего кота, - сказал я, будто оправдываясь, и вытер о брюки влажную от пота ладонь. - Уже неделю как пропал. Его где-то здесь видели.
- Какой он из себя?
- Здоровый такой. С коричневыми полосками. Кончик хвоста немного загнут.
- Как зовут?
- Нобору. Нобору Ватая.
- Ничего себе имечко!
- Вообще-то так зовут моего свояка. Кот на него чем-то похож. Вот мы и назвали его так, смеху ради.
- Чем же кот на него похож?
- Да не знаю. Так, в общем. Походкой. И глаза такие же шкодливые.
Девчонка впервые улыбнулась и от этого стала еще больше походить на ребенка, чем показалось мне сначала. Ей лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Верхняя губа как-то необычно приподнялась в легкой усмешке. Показалось, будто я слышу голос: «Потрогай меня», - голос женщины в телефоне. Тыльной стороной ладони я вытер со лба пот.
- Кот с коричневыми полосками и загнутым кончиком хвоста, - повторила девчонка, как бы стараясь запомнить. - Ага! У него есть какой-нибудь ошейник?
- Черный ошейник от блох.
Она подумала секунд десять - пятнадцать. Ее рука все еще опиралась на калитку. Потом бросила окурок и придавила его сандалией.
- Кажется, я видела похожего. Не знаю, как насчет загнутого хвоста, но это был здоровый котище тигрового окраса и, по-моему, с ошейником.
- Когда ты его видела?
- Когда? Хм-м. Дня три-четыре назад. Наш сад - как настоящий проходной двор для всех соседских котов и кошек. Они здесь шастают от Такитани к Мияваки.
И она показала рукой на пустой дом, где каменная птица по-прежнему простирала крылья, высокий куст золотарника притягивал к себе летнее солнце, а голубь не переставал ворковать со своей антенны.
- У меня идея, - сказала девчонка. - Почему бы вам не подождать у нас в саду? Все кошки рано или поздно пролезают здесь по пути к Мияваки. А то кто-нибудь надумает в полицию настучать, если увидит, как вы тут бродите. Такое уже случалось.
Я не знал, что и ответить.
- Да вы не беспокойтесь. Я тут одна. Посидим на солнышке, подождем, пока не покажется ваш кот. Я вам помогу. У меня зрение - единица.
Я взглянул на часы. 14.36. Всех дел на сегодня до темноты у меня было выстирать белье да приготовить ужин.
Я вошел в калитку и двинулся следом за девчонкой через лужайку. Она слегка приволакивала правую ногу. Пройдя несколько шагов, остановилась и повернулась ко мне.
- Я свалилась с мотоцикла. С заднего сиденья, - сказала она как бы между прочим. - Не так давно.
На краю лужайки рос большой дуб. Под ним - два брезентовых шезлонга, на одном разложено голубое пляжное полотенце. На другом лежали нераспечатанная пачка «Хоупа», пепельница с зажигалкой, какой-то журнал и большая магнитола, которая тихонько мурлыкала хард-рок. Девчонка выключила музыку и освободила мне место, переложив все на траву. С шезлонга виднелся пустой дом по другую сторону дорожки - каменная птица, золотарник, металлическая сетка забора. Наверное, девчонка наблюдала за мной все время, что я там простоял.
Участок оказался немаленьким. Здесь имелась просторная пологая лужайка с раскиданными по ней деревьями. Слева от шезлонгов находился большой пруд за низким бетонным бордюром: он подставил солнцу пересохшее дно. Судя по зеленоватому налету, в пруд уже давно не наливали воду. За деревьями стоял старый дом в европейском стиле, довольно миниатюрный. С точки зрения архитектуры - ничего особенного. Внушительно выглядел только ухоженный сад.
- Большой участок, - сказал я, оглядываясь. - Должно быть, следить за ним - мучение.
- Наверное.
- Когда-то мне приходилось подрабатывать стрижкой газонов.
- Правда? - Было ясно, что до газонов ей нет никакого дела.
- Ты все время здесь одна? - спросил я.
- Да. Днем всегда одна. Только утром и вечером заходит женщина, которая делает уборку. Все остальное время больше никого. Выпьете чего-нибудь холодного? У нас есть пиво.
Роман «Хроники Заводной Птицы» Харуки Мураками - произведение поистине джойсовского масштаба. Ужас Второй мировой войны и судьба нашего современника в Японии, письма, мистические сны, воспоминания, журнальные статьи, закодированные файлы - цельное полотно, сотканное из невероятных событий, тонкой иронии и неподражаемой интонации Харуки Мураками.
Харуки Мураками
Хроники Заводной Птицы
Книга первая
Сорока-воровка
Июнь-июль 1984 г.
1. Заводная Птица во вторник
Шесть пальцев и четыре груди
Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки-воровки» Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти.
Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились, и Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к музыкальному апогею. Впрочем, пришлось сдаться: кто-нибудь из приятелей мог предлагать работу. Я убавил огонь на плите, зашел в гостиную и снял трубку.
Удели мне десять минут, - сказала трубка женским голосом.
Извините? Кого вам нужно? - вежливо осведомился я.
Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга. - Голос звучал низко, мягко - и в то же время тускло.
Понять друг друга?
Я имею в виду чувства.
Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю - из кастрюли валил пар. Аббадо продолжал командовать «Сорокой-воровкой».
Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить позже?
Спагетти?! - изумленно проговорила женщина. - Ты в пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
Ну, тебя это не касается. - Я слегка обозлился и перешел на «ты». - Когда хочу - тогда и завтракаю.
Пожалуй, верно. Хорошо, перезвоню, - сказала она. Прозвучало невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.
Минуточку, - сказал я, не дав ей положить трубку. - Если ты что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу без работы, и мне не до покупок.
Не беспокойся. Я знаю.
Знаешь? Что ты знаешь?
Что ты без работы. Мне это известно. Беги скорее, доваривай свои драгоценные спагетти.
Послушай! Ты вообще… - Связь оборвалась на полуслове - как-то слишком резко.
Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку, пока не вспомнил про спагетти. Вернувшись на кухню, выключил газ и вывалил содержимое кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились, но это не смертельно. Я стал есть - и думать.
Понять друг друга? - повторял я, поглощая спагетти. Понять чувства друг друга за десять минут? О чем она? Может, просто кто-то решил пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В любом случае это не ко мне.
Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной книжкой, время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге за десять минут? Подумать только: женщина, похоже, была чертовски уверена в этих десяти минутах - ведь это первым слетело у нее с языка. Будто девять минут - слишком мало, а одиннадцать - уже чересчур. Какая точность! Похоже на спагетти.
Читать расхотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту я строго разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны воротничка (№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда один и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли складок, и развесил рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в шкаф вместе с гладильной доской, в голове прояснилось.
Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина, скажу, что глажу, и на этом конец.
Но это была Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
Как дела? - спросила она.
Прекрасно.
Чем занимаешься?
Вот гладить закончил.
Да нет. Просто выгладил несколько рубашек. - Я уселся на стул и переложил трубку в другую руку. - Чего звонишь?
Ты стихи умеешь писать?
Стихи? - удивился я и подумал: стихи? Какие еще стихи?
У меня знакомая в одном журнале… Это журнал для девушек. Им нужен человек - отбирать и править стихи, которые присылают в редакцию читательницы. Еще он должен каждый месяц писать короткое стихотворение на титул. За такую ерунду неплохо платят. И занят, конечно, не весь день. Могут подбрасывать еще что-нибудь на редактуру, если…
Ерунда? - перебил ее я. - Погоди-ка. Мне нужно что-нибудь юридическое. С чего ты взяла, что я умею править стихи?
Харуки Мураками
Хроники Заводной Птицы
© И. Логачев, С. Логачев, перевод на русский язык, 2015
© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *Книга первая
Сорока-воровка
Июнь-июль 1984 г.
1. Заводная Птица во вторник
Шесть пальцев и четыре груди
Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки-воровки» Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти.
Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились, и Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к музыкальному апогею. Впрочем, пришлось сдаться: кто-нибудь из приятелей мог предлагать работу. Я убавил огонь на плите, зашел в гостиную и снял трубку.
Удели мне десять минут, - сказала трубка женским голосом.
Извините? Кого вам нужно? - вежливо осведомился я.
Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга. - Голос звучал низко, мягко - и в то же время тускло.
Понять друг друга?
Я имею в виду чувства.
Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю - из кастрюли валил пар. Аббадо продолжал командовать «Сорокой-воровкой».
Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить позже?
Спагетти?! - изумленно проговорила женщина. - Ты в пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
Ну, тебя это не касается. - Я слегка обозлился и перешел на «ты». - Когда хочу - тогда и завтракаю.
Пожалуй, верно. Хорошо, перезвоню, - сказала она. Прозвучало невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.
Минуточку, - сказал я, не дав ей положить трубку. - Если ты что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу без работы, и мне не до покупок.
Не беспокойся. Я знаю.
Знаешь? Что ты знаешь?
Что ты без работы. Мне это известно. Беги скорее, доваривай свои драгоценные спагетти.
Послушай! Ты вообще… - Связь оборвалась на полуслове - как-то слишком резко.
Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку, пока не вспомнил про спагетти. Вернувшись на кухню, выключил газ и вывалил содержимое кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились, но это не смертельно. Я стал есть - и думать.
Понять друг друга? - повторял я, поглощая спагетти. Понять чувства друг друга за десять минут? О чем она? Может, просто кто-то решил пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В любом случае это не ко мне.
Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной книжкой, время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге за десять минут? Подумать только: женщина, похоже, была чертовски уверена в этих десяти минутах - ведь это первым слетело у нее с языка. Будто девять минут - слишком мало, а одиннадцать - уже чересчур. Какая точность! Похоже на спагетти.
Читать расхотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту я строго разбиваю на двенадцать этапов - начинаю с внутренней стороны воротничка (№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда один и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли складок, и развесил рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в шкаф вместе с гладильной доской, в голове прояснилось.
Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина, скажу, что глажу, и на этом конец.
Но это была Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
Как дела? - спросила она.
Прекрасно.
Чем занимаешься?
Вот гладить закончил.
Да нет. Просто выгладил несколько рубашек. - Я уселся на стул и переложил трубку в другую руку. - Чего звонишь?
Ты стихи умеешь писать?
Стихи? - удивился я и подумал: стихи? Какие еще стихи?
У меня знакомая в одном журнале… Это журнал для девушек. Им нужен человек - отбирать и править стихи, которые присылают в редакцию читательницы. Еще он должен каждый месяц писать короткое стихотворение на титул. За такую ерунду неплохо платят. И занят, конечно, не весь день. Могут подбрасывать еще что-нибудь на редактуру, если…
Ерунда? - перебил ее я. - Погоди-ка. Мне нужно что-нибудь юридическое. С чего ты взяла, что я умею править стихи?
Я думала, ты что-то писал, когда учился в школе.
Писал, конечно. В стенгазету - какой класс выиграл в футбол или как физик свалился с лестницы и попал в больницу. В общем, всякую фигню. Но не стихи. Я не умею писать стихи.
Но я ведь не о настоящих стихах говорю. Какие-нибудь бредни для школьниц. Никто не требует, чтоб они вошли в литературу. Ты их сможешь сочинять с закрытыми глазами. Понятно?
Послушай! Я просто не умею писать стихи - ни с открытыми глазами, ни с закрытыми. Никогда этим не занимался и не собираюсь, - отрезал я.
Ладно, - вздохнула жена. - Но ведь по юридической части работу найти трудно.
Знаю. Потому я и раскинул щупальца во все стороны. Скоро кто-нибудь должен ответить. Если не получится, снова буду соображать.
Ну, как знаешь. Кстати, какой сегодня день?
Я задумался.
Вторник?
Тогда, может, сходишь в банк - заплатишь за газ и телефон?
Схожу. Все равно идти надо. Собирался купить что-нибудь к ужину.
Что хочешь готовить?
Еще не знаю. В магазине что-нибудь придумаю.
Ты подумай хорошенько, - сказала она серьезно. - Нечего так уж торопиться с работой.
Таких слов я никак не ожидал.
Это почему? - Что сегодня за день такой? Все женщины мира взялись удивлять меня по телефону? - Страховка по безработице рано или поздно кончится. Не могу же я всю жизнь сидеть без дела.
Правильно, но мне же повысили зарплату плюс разные подработки, сбережения… Вполне проживем, если не будем транжирить. Тебе надоело сидеть дома и заниматься хозяйством? Тебе не нравится?
Не знаю, - честно ответил я. Я на самом деле не знал.
Тогда сядь и как следует подумай, - сказала жена. - Кстати, кот вернулся?
Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из «Сороки-воровки» Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти.
Я подумал, не послать ли звонок к черту: спагетти почти сварились, и Клаудио Аббадо подводил Лондонский симфонический оркестр к музыкальному апогею. Впрочем, пришлось сдаться: кто-нибудь из приятелей мог предлагать работу. Я убавил огонь на плите, зашел в гостиную и снял трубку.
– Удели мне десять минут, – сказала трубка женским голосом.
– Извините? Кого вам нужно? – вежливо осведомился я.
– Тебя, конечно. Дай мне десять минут, и мы сможем понять друг друга. – Голос звучал низко, мягко – и в то же время тускло.
– Понять друг друга?
– Я имею в виду чувства.
Я заглянул на кухню. Спагетти кипели вовсю – из кастрюли валил пар. Аббадо продолжал командовать «Сорокой-воровкой».
– Извините, но я как раз готовлю спагетти. Не могли бы вы перезвонить позже?
– Спагетти?! – изумленно проговорила женщина. – Ты в пол-одиннадцатого утра варишь спагетти?
– Ну, тебя это не касается. – Я слегка обозлился и перешел на «ты». – Когда хочу – тогда и завтракаю.
– Пожалуй, верно. Хорошо, перезвоню, – сказала она. Прозвучало невыразительно и сухо. Удивительно, как легкая смена настроения влияет на оттенки человеческого голоса.
– Минуточку, – сказал я, не дав ей положить трубку. – Если ты что-нибудь продаешь, то сюда звонить бесполезно. Я сижу без работы, и мне не до покупок.
– Не беспокойся. Я знаю.
– Знаешь? Что ты знаешь?
– Что ты без работы. Мне это известно. Беги скорее, доваривай свои драгоценные спагетти.
– Послушай! Ты вообще… – Связь оборвалась на полуслове – как-то слишком резко.
Я обалдело смотрел на зажатую в руке трубку, пока не вспомнил про спагетти. Вернувшись на кухню, выключил газ и вывалил содержимое кастрюли в дуршлаг. Из-за этого звонка спагетти немного разварились, но это не смертельно. Я стал есть – и думать.
Понять друг друга? – повторял я, поглощая спагетти. Понять чувства друг друга за десять минут? О чем она? Может, просто кто-то решил пошутить? Или какой-нибудь новый трюк торговых агентов? В любом случае это не ко мне.
Вернувшись в гостиную, я устроился на диване с библиотечной книжкой, время от времени поглядывая на телефон. Что мы должны были понять друг о друге за десять минут? Что вообще два человека могут узнать друг о друге за десять минут? Подумать только: женщина, похоже, была чертовски уверена в этих десяти минутах – ведь это первым слетело у нее с языка. Будто девять минут – слишком мало, а одиннадцать – уже чересчур. Какая точность! Похоже на спагетти.
Читать расхотелось, и я решил погладить рубашки. Я всегда этим занимаюсь, когда в голове каша. Старая привычка. Операцию эту я строго разбиваю на двенадцать этапов – начинаю с внутренней стороны воротничка (№ 1) и заканчиваю манжетой на левом рукаве (№ 12). Порядок всегда один и тот же, и за глажкой я веду отсчет операций. Иначе толку не будет.
Выгладив три штуки, я проверил, не осталось ли складок, и развесил рубашки. Едва я выключил утюг и убрал его в шкаф вместе с гладильной доской, в голове прояснилось.
Только я зашел на кухню выпить воды, как опять зазвонил телефон. Чуть помедлив, я все-таки решил поднять трубку. Если это та же самая женщина, скажу, что глажу, и на этом конец.
Но это была Кумико. Часы показывали полдвенадцатого.
– Как дела? – спросила она.
– Прекрасно.
– Чем занимаешься?
– Вот гладить закончил.
– Да нет. Просто выгладил несколько рубашек. – Я уселся на стул и переложил трубку в другую руку. – Чего звонишь?
– Ты стихи умеешь писать?
– Стихи? – удивился я и подумал: стихи? Какие еще стихи?
– У меня знакомая в одном журнале… Это журнал для девушек. Им нужен человек – отбирать и править стихи, которые присылают в редакцию читательницы. Еще он должен каждый месяц писать короткое стихотворение на титул. За такую ерунду неплохо платят. И занят, конечно, не весь день. Могут подбрасывать еще что-нибудь на редактуру, если…
– Ерунда? – перебил ее я. – Погоди-ка. Мне нужно что-нибудь юридическое. С чего ты взяла, что я умею править стихи?
– Я думала, ты что-то писал, когда учился в школе.
– Писал, конечно. В стенгазету – какой класс выиграл в футбол или как физик свалился с лестницы и попал в больницу. В общем, всякую фигню. Но не стихи. Я не умею писать стихи.
– Но я ведь не о настоящих стихах говорю. Какие-нибудь бредни для школьниц. Никто не требует, чтоб они вошли в литературу. Ты их сможешь сочинять с закрытыми глазами. Понятно?
– Послушай! Я просто не умею писать стихи – ни с открытыми глазами, ни с закрытыми. Никогда этим не занимался и не собираюсь, – отрезал я.
– Ладно, – вздохнула жена. – Но ведь по юридической части работу найти трудно.
– Знаю. Потому я и раскинул щупальца во все стороны. Скоро кто-нибудь должен ответить. Если не получится, снова буду соображать.
– Ну, как знаешь. Кстати, какой сегодня день?
Я задумался.
– Вторник?
– Тогда, может, сходишь в банк – заплатишь за газ и телефон?
– Схожу. Все равно идти надо. Собирался купить что-нибудь к ужину.
– Что хочешь готовить?
– Еще не знаю. В магазине что-нибудь придумаю.
– Ты подумай хорошенько, – сказала она серьезно. – Нечего так уж торопиться с работой.
Таких слов я никак не ожидал.
– Это почему? – Что сегодня за день такой? Все женщины мира взялись удивлять меня по телефону? – Страховка по безработице рано или поздно кончится. Не могу же я всю жизнь сидеть без дела.
– Правильно, но мне же повысили зарплату плюс разные подработки, сбережения… Вполне проживем, если не будем транжирить. Тебе надоело сидеть дома и заниматься хозяйством? Тебе не нравится?
– Не знаю, – честно ответил я. Я на самом деле не знал.
– Тогда сядь и как следует подумай, – сказала жена. – Кстати, кот вернулся?
Кот. Я совсем забыл про кота.
– Нет. Пока.
– Может, поищешь? Его уже неделю как нет.
Я уклончиво промычал и снова переложил трубку в другую руку.
– Почти наверняка шляется где-нибудь у пустого дома в конце дорожки. Там, где во дворе птица стоит. Я его там несколько раз видела.
– На дорожке? Когда это ты туда ходила? Раньше ты не говорила…
– Ой-ой! Надо бежать. Много работы. Не забудь про кота.
Раздались короткие гудки. Я снова посмотрел на трубку и положил ее на рычаг.
Интересно, зачем Кумико туда понесло? Наш дом от дорожки отгораживала стена из бетонных блоков. Лазить через нее не было никакого смысла.
Я сходил на кухню за водой, вышел на веранду – посмотреть, осталась ли в кошачьей миске еда. Кучка сардин лежала нетронутой с прошлого вечера. Кот не приходил. Я стоял на веранде и глядел на наш маленький сад в лучах раннего лета. Садик не из тех, что успокаивают душу. Солнце задерживалось там совсем ненадолго, поэтому земля всегда была черной и влажной. Из растений в углу водились лишь два-три кустика блеклых гортензий, а я не очень люблю эти цветы. По соседству торчало несколько деревьев, и оттуда раздавался механический крик какой-то птицы, напоминавший скрежет заводимой пружины. Бог знает, что это была за птица и как она выглядела, но Кумико прозвала ее Заводной Птицей. Каждый день Заводная Птица прилетала сюда и заводила пружину нашего тихого мирка.
Загрузка...
